2 мая состоялось долгожданное открытие Новой сцены. В тот вечер Мариинский-2 стал эпицентром мирового оперного искусства.
Хорошего в этом без преувеличения эпохальном событии содержится намного больше, чем плохого, но начать лучше с плохого. Главный вход в новый Мариинский театр, или Мариинский-2 расположен так, что не позволяет входящим долго находиться на улице, чтобы не создать рискованную толчею, – хочется поскорее попасть внутрь, где места намного больше. Экстерьеры новорожденного гиганта (общая площадь 79 114 кв. м) с многих точек зрения таковы, будто созданы говорить о несовершенствах внешнего мира и, напротив, заманчивой гармоничности мира по ту сторону реальности. Если принять эту позицию, как горькую пилюлю, то все шумные дискуссии об эстетическом диссонансе с окружающим ландшафтом, включающим как старый театр с консерваторией, так и наинежнейший Никольский собор, станут тише. Процесс-то все равно необратимый: здание уже воздвигнуто. Но с подходом, равно как и подъездом к новому театру есть сложности. Подойти можно только по узенькому маленькому мостику через Крюков канал, большая часть которого является проезжей. Оставить же машину рядом с этим театром пока и вовсе не представляется возможным, поэтому в день открытия владельцы иномарок бросали своих разномастных «железных коней» где придется.
Главная проблема Новой сцены снаружи заключается в тесноте – тесно, прежде всего, глазу, а это большой минус, ведь глаза дают первые сигналы мозгу. И когда вместо гармонии, которой нет, видишь нечто другое, ассоциирующееся с супермаркетом (на который сильно похож новый театр), где всегда шумно и суетливо, тогда начинается раздражение. Если бы эту Новую сцену маэстро Гергиев придумал поставить где-нибудь на просторе, скажем, на берегу Финского залива, то никаких разговоров о неудачной архитектуре господина Джека Даймонда (глава канадской фирмы Diamond Schmitt Architects) не было бы. Вот Национальная финская опера в Хельсинки – бассейн бассейном снаружи, но вокруг ничего не мешает, из окон открывается вид на озеро. Или здание «Дойче опер» в Берлине – жуткий серый «низколобый» куб с безликими окошками, как на фабрике, и узкой полоской для входа, но вставлено в Бисмаркштрассе так, что не выбивается из контекста. Новое здание Мариинского театра влезло в уголок рядом с Минским и Матвеевым переулками, уничтожив то, что было на его месте, и есть подозрение, что в связи с теснотой пространство вокруг могут впоследствии продолжить расчищать, чтобы сделать огромный «район искусств». Вот уж точно – искусство требует жертв. Но довольно о плохом. Тем более что внутри нового театра лучше, чем снаружи.
Теплый медово-янтарный оникс с карамельными нотками в насыщенном аромате, которым отделана главная стена внутри, создает приятные кондитерские ассоциации, и подготовленный зритель попадает в просторный зал, созданный по традиционной модели итальянского многоярусного театра - даже с таким пережитком недемократического прошлого, как царская ложа, выполненная вопреки стандартам XXI в. по спецзаказу российской стороны. Зал на 2000 мест, отделанный благородными и акустически комфортными породами дерева, словно заключает публику в широкие объятья, предлагая, как в старину, погрузиться в омывающий душу океан оперно-балетной и симфонической терапии. Главное в зале – его акустические условия (которые пока являются предметом обсуждения, поскольку они не так идеальны, как в уникальном Концертном зале Мариинского театра) обеспечены по проекту немецкой компании (той же, что занималась акустикой и во время недавней реконструкции исторической сцены Большого театра). Ее реализацию контролировал Юрген Рейнхольд (не потому ли Валерию Гергиеву захотелось видеть здесь именно этого человека, что его фамилия так похожа на сакральное для него название Rheingold – «Золото Рейна»?).
Концерт открытия получился славным, если иметь в виду, что чаще всего такие гала превращаются в убийственные официозы, а то и вовсе, мягко говоря, в безыдейные солянки. Режиссеру концерта Василию Бархатову, работавшему в очередной раз в паре с бесценным и незаменимым художником-постановщиком Зиновием Марголиным, удалось впрячь в одну телегу коня официоза и трепетную лань художества, показать величие миссии Мариинского театра под рискованным ироническим углом зрения. Режиссер и художник представили в режиме экспрессивного дайджеста оперно-балетную диалектику в их тесной взаимозависимости без ощущения тяжести. В этом им помогли технические возможности суперсовременной сцены, в которой все открывается по принципу трансформера. Была показана выезжающая из глубины арьерсцена, представлявшая зрительный зал старого Мариинского театра, в ложах которого детский хор благостно пел «Ave Maria»; там же разместился сонм балерин, станцевавших «Тени» из «Баядерки»; оттуда же выкатился рояль с Денисом Мацуевым, сыгравшим «Фантазию на тему каватины Фигаро» Россини - Листа. Огромные карманы сцены позволили смонтировать сразу несколько картин, благодаря чему была «отработана» и тема исторической преемственности, когда фрагменты из «Весны священной» Стравинского в хореографии Нижинского сменились промо-демонстрацией еще не состоявшейся премьеры в хореографии Саши Вальц. Громадный экран-зеркало идеально подошел для показа имперски симметричных перестроений классического балета. Ульяну Лопаткину уподобили Анне Павловой в номере «Павлова и Чеккетти» Джона Ноймайера (который был в зале среди гостей) на музыку Чайковского, а Диане Вишневой выпала роль Кармен в «Кармен-сюите» Бизе - Щедрина, которую она станцевала как вспышку пляшущего огня. Ольгу Бородину, исполнившую арию Далилы «Mon coeur», незаметно вывезли в одной из карет, которые стали феерической декорацией для ансамбля из «Путешествия в Реймс» Россини, спетого «правообладателями» этой оперы – солистами Академии молодых певцов Мариинского театра.
Историческую «карусель» увенчивали суперзвезды - Пласидо Доминго, выступивший с арией Зигмунда из «Валькирии» на фоне исполинских рыцарских доспехов (из постановки «Отелло» Юрия Александрова), и Анна Нетребко, подготовившая выходную арию леди Макбет из одноименной оперы Верди. Пойдя на рискованный шаг (который готовит ее к дебюту в партии леди Макбет в 2014 г. в Мюнхене), Нетребко показала, как пугающе интересна стала ей сегодня эта шекспировская героиня, женщина, в которой внезапно воспылало разрушительно адское пламя. Хотя в голосе при всем отчаянном кураже и браваде слышалась осторожность от соприкосновения с такой сложной обжигающей энергией: Анна Нетребко впервые вступила на путь отрицательного персонажа. В этом же золотом платье ей предстояло спеть полную противоположность роковой женщины – простушку Церлину в шлягерном дуэте из «Дон Жуана» Моцарта. Не успев остыть от адской температуры леди Макбет, стоя на высоких каблуках, Нетребко сыграла не Церлину, а примадонну-бенефициантку в окружении звездных Дон Жуанов, которыми стали баритоны и басы – Алексей Марков, Михаил Петренко, Рене Папе и Ильдар Абдразаков, по очереди, расталкивая друг друга, предлагавшие недосягаемой приме букеты из алых роз, один другого пышнее и безумнее. Абдразаков, едва ли не самый крутой Дон Жуан нашего времени (совсем недавно он блистательно спел эту партию в «Метрополитен-опера»), выкатил тележку роз!.. Однако предусмотрительнее всех оказался Доминго, сначала поманивший Анну… из-за дирижерского пульта, в то время как оркестр из оркестровой ямы стал подниматься вверх. После чего буквально похитил оперную диву с пылом кавказского жениха, не стесняясь при всех страстно ее поцеловать. И в этом тоже читалась ирония, которой не побоялись Бархатов с Марголиным. Завершил же гала-концерт финальный хор из «Иоланты», давший возможность показать еще и как сцена может превратиться во вместительный амфитеатр для разного рода триумфов. После «Осанны в вышних», пропетой героями французской сказки Создателю, излечившему Иоланту от слепоты, артисты ничтоже сумняшеся пропели осанну и другому создателю – Валерию Гергиеву, отмечавшему в тот вечер свое 60-летие. И в этом тоже чувствовалась неизбывная диалектика.
На следующий день публику ждала еще одна встреча с прекрасной Анной Нетребко - в титульной роли в «Иоланте» Чайковского с Валерием Гергиевым за дирижерским пультом. Оперу в постановке польского режиссера Мариуша Трелиньского перенесли на Новую сцену с основной, где ее премьера состоялась в 2009 г. Что улучшилось по сравнению с прошлым, так это видео, которому на старой сцене было не просто тесно, но и технически некомфортно. А здесь сцена охоты на пугливую косулю, которую режиссер, вероятно, зарифмовал с главной героиней, получилась очень эффектной в 3D-формате. Анна Нетребко выразительно и убедительно исполнила девушку Иоланту, проживавшую по воле режиссера в деревянном домике где-то в Альпах вполне себе XXI в., судя по костюмам Роберта и Водемона, примчавшихся в эти края на лыжах. В условиях улучшенной акустики голоса певцов звучали, как в храме - с легким эхо, похожим на воздушную подушку. Лучше и прозрачнее всего слушался оркестр, в котором «просматривались» все подголоски.
Магнетическим событием стало выступление Пласидо Доминго в заглавной роли в «Набукко» Верди, правда, исполненном на исторической сцене. Перешедший в статус баритона он показал вполне боевую форму. Обогащенный теноровым блеском баритон Доминго поразил бодростью, словно только что прошел сеанс омоложения. Рисунок роли, который его российские предшественники свели к исторической карикатуре, он возвел в ранг трагедийного портрета. В этом ему вторила Мария Гулегина, добавляя еще и голливудского драйва и саспенса в партии ненасытно властолюбивой Абигайль. Валерий Гергиев как страстный любитель командной игры - футбола - поддерживал высокую температуру настоящей оперной драмы.
В зале в тот вечер слышалась почти исключительно иностранная речь, создававшая иллюзию присутствия в эпицентре мирового оперного искусства.
Поделиться: