Эта сцена изначально задумывалась как площадка для разного рода экспериментов. И хотя здесь идут и спектакли «железного репертуара» (как говорят немцы, то есть наиболее востребованного, классического) – такие, как «Орфей и Эвридика», «Тайный брак» или «Так поступают все», даже они даны преимущественно в нетрадиционном обличье. Но славна Малая сцена по большей части совсем уж эксклюзивом – барочными камерными операми («Несчастье от кареты» Пашкевича и «Остров любви» Саккини), причудливым французским декадансом («Бедный матрос» Мийо и «Сократ» Сати) или заковыристыми опусами наших современников (например, такими как «Гамлет» Кобекина, «Слепые» Ауэрбах или «По ту сторону тени» Тарнопольского). Из последних как раз – ноябрьская премьера на этой площадке: «Кроткая» Джона Тавенера. Когда театр анонсировал ее (постановка носит проектный характер и создана в содружестве с «Открытой сценой»), интерес был неподдельный: опера по Достоевскому написана современным английским композитором, сознательно принявшим в зрелом возрасте православие, неоднократно черпавшим вдохновение в различных пластах русской культуры (фольклор, духовная музыка, творчество Стравинского), сочинившим Реквием на стихи Ахматовой.
Камерная опера для двух солистов по одноименному рассказу Федора Михайловича была создана в 1970-е, тогда же в Королевском театре города Бат состоялась ее мировая премьера. Однако на поверку оказалось, что опера уж слишком малоформатная: рассчитана не только на всего лишь дуэт сопрано и тенора, но предполагает еще и крошечный инструментальный ансамблик, а самое главное, ее хронометраж – воистину кукольный. Видимо, поэтому в «Стасике» решили «добрать» до полноценного спектакля. Чтобы публику «загонять» под крышу (а Малая сцена именно там) не на полчаса, оперу разбавили вокальным циклом Тавенера же на стихи опять же Ахматовой, но самое главное – придумали сорокаминутный пролог, по продолжительности равный, если не превышающий саму оперу, состоящий полностью из драматического действа, где не звучит ни одной ноты. Принудительное потчевание драмой публики, пришедшей на оперу (пусть и не простой по большей части, а подготовленной, нацеленной на восприятие современного искусства), – достаточно рискованный шаг, заметно снизивший позитив восприятия нового произведения: пока добрались до собственно оперы, ее «потребители» оказались уже изрядно измотанными эксцентричными эскападами драматических актеров. Илья Козин и Николай Шатохин, в оперной части спектакля игравшие роль молчаливых двойников главного героя, в разговорной «интродукции» на двоих разыграли своего рода предисловие к драме, к собственно трагедии самоубийства жены, доведенной до суицида собственным супругом.
Двойственность – один из основных мотивов постановки молодого режиссера Марии де Валюкофф, что в драматической части, что в оперной: множится не только главный герой драмы, но и вещи-предметы (художник Игорь Гурович), декорации в виде стеклянных параллелепипедов-шкафов и пр. Двойственность предстает не столько в ипостаси вариативности (хотя и это наличествует), сколько в виде назойливой повторяемости – слов, действий, звуков. Это призвано охарактеризовать монотонность и до известной степени бессмысленность окружающего героев быта, представляющего собой тягостный, безрадостный контекст их существования, с неизбежностью чреватый трагической развязкой-выходом из него.
Как музыкальное произведение «Кроткая» Тавенера откровением не стала: по сравнению с радикальным экспериментаторством наших дней, язык композитора достаточно умеренный, если не сказать консервативный; если же сравнивать его с музыкой предыдущего периода, например, с поздним романтизмом, то и здесь сопоставление не в пользу Тавенера: он скучен, его стилистика чем-то напоминает бриттеновскую («Блудного сына», например), но в менее талантливом «исполнении», реализованную неярко. И, в отличие от Бриттена, музыка Тавенера совершенно лишена национальных черт, а поэтому воспринимается как некое общее место современного сочинительства.
В партии бедной самоубийцы прекрасно показалась молодая солистка театра Инна Клочко (запомнившаяся Москве еще своей Церлиной), на роль ее «душегуба» позвали из Театра Покровского мастеровитого Борислава Молчанова, за плечами которого не одна замысловатая партия в опусах XX века: он, как всегда, блистательно справился с острохарактерной партией. Ансамбль инструменталистов под управлением Ивана Великанова попытался донести колючую музыку Тавенера максимально напевно, что до известной степени ему удалось, а с вокалистами музыканты составили гармоничный тандем. Однако, несмотря на все плюсы, выбор именно этого сочинения для представления российской публике оставляет большие сомнения: не настолько интересной оказалась опера православного британца, чтобы рассчитывать на серьезное внимание наших зрителей.
Поделиться: