Мариинский театр впечатляюще отметил завершение года 200-летия со дня рождения Джузеппе Верди, устроив на исторической и Новой сценах фестиваль опер великого итальянца.
В одном из телеинтервью маэстро Гергиев азартно заявил, что в репертуаре Мариинского театра сегодня «едва ли не все оперы Верди». Дирижер, привыкший мыслить глобально, конечно, сильно преувеличил. Назовем оперы, которые можно было встретить в афише театра на протяжении последних трех сезонов. «Сила судьбы», «Бал-маскарад», «Аида», «Травиата», «Риголетто», «Макбет», «Набукко», «Дон Карлос», «Аттила» – девять из двадцати шести, хотя в эту девятку входят, бесспорно, самые основные. Но нет «Луизы Миллер», нет «Разбойников», нет «Симона Бокканегры», нет «Сицилийской вечерни», в конце концов, много чего другого нет. Великолепного «Фальстафа» в постановке Кирилла Серебренникова сняли по какому-то недоразумению. Пару сезонов назад режиссер Даниэле Финци Паска осуществил на исторической сцене очень интригующую и глубокую постановку Реквиема Верди. Как бы то ни было, Верди для Мариинского театра с давних пор значил очень много, как, впрочем, и для всего русского оперного театра.
Если раньше на мировой сцене в операх Верди встречались единицы певцов из Советского Союза (Елена Образцова, Владимир Атлантов, Ирина Архипова, затем Галина Горчакова, Владимир Чернов, Сергей Лейферкус), то сегодня российские солисты выступают в них наравне с итальянцами. Мировая оперная индустрия не смогла не признать, что природа русских голосов идеально подходит для выражения страстей, раздирающих мятежные души вердиевских героев. Однако сказать, что в Мариинском театре сегодня не только собраны лучшие вердиевские оперы, но и много настоящих вердиевских голосов, нельзя.
Стремление главного дирижера к универсализму привело к тому, что солисты могут с ходу, с места в карьер, хоть ночью разбуди, ввестись в оперу Моцарта или Родиона Щедрина, Пуччини или Римского-Корсакова, Доницетти или Глинки, одного из Рихардов – Штрауса или Вагнера, но при этом у них страдает чувство стиля. Певцы формально могут все, но по гамбургскому счету – почти ничего. Нет сомнений, что если бы не безумная гонка Мариинского театра за количеством, если бы не работа большинства солистов на износ на трех площадках одновременно, если бы чуть больше «разделения труда», фирменных вердиевских певцов здесь могло бы быть намного больше. Тем не менее «Завершение Года Верди» удалось на славу.
В рамках фестивального проекта состоялись две премьеры – новая сценическая версия «Отелло» и «Трубадур» в постановке Пьера Луиджи Пицци. Спектакль «Отелло» при множестве вопросов к режиссеру Василию Бархатову вошел в историю благодаря участию лирико-драматического тенора Александра Антоненко, который не мог не напомнить Владимира Атлантова. Редкое сочетание ума, музыкальности, драматического таланта, не говоря о неутомимом и очень качественном голосе, позволило Александру создать многомерный образ страдающего мавра. Благодаря ему премьера получила высокий художественный градус. В партнерши Антоненко досталась Асмик Григорян, которая была даже слишком хороша в партии Дездемоны как драматическая актриса, но как певица вызывала постоянные опасения, ибо с трудом взбиралась фактически на все вершины.
Первому премьерному представлению «Трубадура», точнее, его публике, крупно повезло: в спектакле приняла участие Анна Нетребко, у которой состоялся российский дебют в партии Леоноры. Мировой же дебют в «Трубадуре» случился у дивы в конце ноября в Берлинской государственной опере, где эту оперу очень остроумно, в антиромантическом духе комедии dell’arte поставил немецкий режиссер Роберт Штёльцль. Графом ди Луна в том спектакле был сам Пласидо Доминго.
Пьер Луиджи Пицци представил гиперклассическую версию «Трубадура», в которой как будто даже слишком перестарался, по его словам, «убрать все лишнее». Получился некоторый намек на греческую трагедию, если бы ей не мешали хореографические номера (хореограф – Эмиль Фаски) «из другой оперы», появлявшиеся то в хоре воинов из первого действия, то в плясках цыган, напоминавших художественную самодеятельность. Пицци не сказал ничего нового в прочтении одной из самых популярных опер Верди, любимых, прежде всего, за прекрасную музыку. Для того чтобы эту оперу любили за сюжет, он слишком запутан, страдает нелогичностью и перегружен готическими ужасами. Мастеровитый Пицци, вероятно, решил, что для первого знакомства новых поколений российских слушателей с «Трубадуром» (опера не шла много лет в Мариинском театре) будет достаточно эдакого «сувенирного» Верди – с настоящими мечами, высекающими настоящие искры во время боя, с этническими накидками, которые бы маркировали место действия оперы, и далее по списку. При этом на премьере не покидало ощущение, что тебя не столько отбросили лет на пятьдесят назад, когда о модернизации оперы помышляли единицы, сколько поместили в безвоздушное пространство, где не было места мысли ни вправо, ни влево, где были вычищены последние крупицы смысла.
Утешали лишь солисты, утешали качественно. Анна Нетребко очень органично чувствовала себя в условиях вердиевской мелодрамы, где еще витает дух Доницетти, но уже намечается масштаб «Дона Карлоса». Чувственный тембр ее сопрано был прекрасен и в кантилене, вбиравшей всю нежность мира, и в динамичных стреттах, где превращался в perpetuum mobile спектакля. Ее партнерами стали, с одной стороны, страстный, напоминавший молодого Ренато Брузона Владислав Сулимский в партии ди Луны, с другой – лиричный Манрико в исполнении неспешного Ованеса Айвазяна. Другой горячей точкой премьеры была Екатерина Семенчук в партии Азучены. Зрелая не по годам Екатерина мастерски создавала фресковый образ обезумевшей от горя цыганки, воскрешая в памяти великих меццо-сопрано прошлого – Фиренцу Коссотто, Федору Барбьери, Эбе Стиньяни. Валерий Гергиев за пультом вспоминал впечатления от первых встреч с «Трубадуром» на заре своей карьеры в Ленинграде.
Еще двумя незабываемыми операми вердиевского фестиваля стали «Аида» с участием Татьяны Сержан и «Макбет», где партию Леди Макбет исполнила Людмила Монастырская. Обе певицы – приглашенные солистки Мариинского театра с разным творческим стажем, но с очень солидным вкладом в мировую вердиану. Татьяне Сержан достался спектакль исторический, и главная для нее сложность заключалась в возвращении ему смысла. Певица больше всего напоминала новую рыбку в аквариуме, который не чистили много лет. Спектакль поставлен Алексеем Степанюком в 1998 году в декорациях Петра Шильдкнехта, воссоздающих туристические достопримечательности Древнего Египта, берег Нила как бы в натуральную величину. Мариинские солисты и в особенности хор со стеклянными взглядами давно перестали понимать, зачем и почему их заставили когда-то ходить «туда и сюда». Но силой своего оперного гения Татьяна Сержан смогла оживить в такой картонной постановке свою героиню, насытив волнующим тембром, наделив реалистичными жестами. Она сумела преодолеть мертвящую условность, зарядившись энергией партитуры, искренне веря в силу вердиевской интонации.
Интонацией покорила сердца слушателей и украинка Людмила Монастырская, дебютировавшая в партии Леди Макбет в постановке Дэвида МакВикара, одном из лучших спектаклей Мариинского театра. До нее в этой партии на этой сцене в начале сезона дебютировала в России Татьяна Сержан, и на фестивале к завершению Года Верди у опероманов была возможность сравнить две очень яркие и очень разные интерпретации. Партнером обеих певиц был Владислав Сулимский, который смело раскрывает драматичный, темный мир болезненного сознания своего героя. После женственности Сержан, создавшей в Леди Макбет образ заблудшей души, вставшей на скользкий путь преступлений, Монастырская явила дьявольскую ипостась своей героини, делая акценты на раскатистом смехе, на повелительных интонациях, на триумфе зла. Феноменально исполненная сцена сомнамбулизма в финале стала образцово-показательным мастер-классом певицы по исполнению хрипов, шепотов, завываний, всхлипываний – всего того ужасающе-пугающего, чего и требовал в этой партии сам маэстро Верди.
Пьер Луиджи Пицци: «ТРУБАДУРА» Я МОГУ ПРОПЕТЬ ОТ НАЧАЛА ДО КОНЦА
Еще в начале ноября не было известно, кто будет режиссером-постановщиком «Трубадура» в Мариинском театре. Между тем спектакль был готов меньше чем через два месяца – 27 декабря сыграли премьеру.
– Маэстро, как вы согласились за такой короткий срок взяться за не самую простую оперу?
– На мое счастье, я очень хорошо знаю это произведение. Я не сидел сложа руки дома в Венеции, а сразу приехал в Петербург, в русскую Венецию, чтобы познакомиться с новым театром, с пространством сцены. Я много раз ставил «Трубадура» – сначала как сценограф, затем как режиссер. Эту оперу я могу пропеть от начала до конца, но каждый раз по-разному интерпретирую. В Мариинском театре я представил совершенно новую интерпретацию. Идея родилась непосредственно в этом театре, в контексте Новой сцены. Если бы я ставил «Трубадура» на исторической сцене Мариинского театра, это был бы совсем другой спектакль.
– Чем отличилось новое прочтение «Трубадура» от ваших предыдущих постановок этой оперы?
– Это мое зрелое видение «Трубадура». Я старался все сделать предельно просто, ясно, отсекая все не относящееся к сути произведения. Осталось основное – романтическая атмосфера, одна из главных характеристик этой оперы. На мой взгляд, в «Трубадуре» сконцентрирована парадигма итальянской мелодрамы, поскольку здесь есть все элементы, ей присущие. Мне как архитектору по первому образованию в этой опере был важен и эстетический аспект, наряду с этическим, разумеется.
– Каким был ваш первый «Трубадур»?
– Это был спектакль на открытии сезона в «Ла Скала» 7 декабря 1962 года. Я был художником-постановщиком. Пели великолепные солисты – Антониетта Стелла, Франко Корелли, Фиоренца Коссотто, Этторе Бастианини, за пультом – Джанандреа Гавадзени. Мой первый «Трубадур» рождался в романтической атмосфере театра «Ла Скала», тогда я был под впечатлением от работ Густава Доре. Еще одного «Трубадура» я создавал как сценограф на фестивале «Флорентийский музыкальный май» в режиссуре Луки Ронкони и под управлением Риккардо Мути. Как режиссер я впервые поставил «Трубадура» там же с дирижером Зубином Метой и новым поколением солистов – Фиоренцей Чедолинс, Роберто Аланьей. Тот спектакль получился очень испанским под воздействием картин Веласкеса.
– Сегодня нет таких певцов, как Стелла и Коссотто. Как вы смиряетесь с этим?
– Я не плачу по поводу прошлого. К тому же сегодня есть много талантливых солистов, а раньше было много и не очень способных.
Поделиться: